“Интеллектуальная собственность”? Соблазнительный мираж!

Как вы сказали? “Интеллектуальная собственность”? Соблазнительный мираж!

Ричард М. Столмен

Стало модным сваливать авторские права, патенты и товарные знаки — три отдельных и различных понятия, соответствующие трем отдельным и различным системам права,— и еще десяток других законов в один котелок и называть это “интеллектуальной собственностью”. Этот искажающий и обескураживающий термин возник не случайно. Его поддерживали компании, которым выгодна эта путаница. Самый прямой путь из этой путаницы — отказаться от этого термина полностью.

Согласно Марку Лемли, который сейчас профессор Стэнфордского юридического училища, широкое употребление термина “интеллектуальная собственность”— это мода, которая последовала за основанием в 1967 году Всемирной организации “интеллектуальной собственности” (ВОИС), и его стали использовать по-настоящему широко только в недавние годы. (Формально ВОИС — организация ООН, но фактически представляет интересы держателей авторских прав, патентов и товарных знаков.)

Термин несет необъективность, которую нетрудно заметить: он предлагает думать об авторских правах, патентах и товарных знаках по аналогии с правом собственности на физические объекты. (Эта аналогия идет вразрез с официальными доктринами авторских прав, патентного права и законов о товарных знаках, но только специалисты знают это.) На деле эти законы не очень схожи с законами о физической собственности, но употребление этого термина подводит законодателей к изменениям, которые сделают их более сходными друг с другом[1]. Поскольку эти изменения желательны для компаний, которые обладают авторскими правами, патентами и товарными знаками, необъективность, вносимая термином ”интеллектуальная собственность”, устраивает их.

Предвзятость — достаточная причина, чтобы отказаться от термина, и люди часто просили меня предложить другое название для всей категории — или предлагали собственные альтернативы (часто шутливые). Некоторые говорят о “режимах исключительных прав”, но называть запреты “правами” тоже внутренне противоречиво.

Некоторые из этих альтернативных названий были бы улучшением, но заменять “интеллектуальную собственность” другим термином — это ошибка. Другое название не решит более глубокой проблемы термина — чрезмерного обобщения. Нет такой единой вещи, как “интеллектуальная собственность”,— это мираж. Единственная причина того, что люди думают, будто она имеет смысл как связная категория — то, что широкое употребление этого термина ввело их в заблуждение.

Термин “интеллектуальная собственность” в лучшем случае — охапка разнородных законов. Когда неюрист слышит, как одним термином называют эти различные законы, он склонен полагать, что они основаны на общем принципе и действуют сходно.

Нет ничего более ошибочного. Эти законы возникли раздельно, развивались по-разному, охватывают разные виды деятельности, по-разному устроены, затрагивают разные вопросы общественного устройства.

Авторское право разработано для содействия искусству и авторству. Оно охватывает детали выражения художественной работы. Патентное право предназначалось для поощрения публикации полезных идей ценой предоставления тому, кто публикует идею, временной монополии на нее — ценой, которую, возможно, стоит заплатить в одних областях и не стоит — в других.

Закон о товарных знаках, напротив, предназначался не для поощрения какого-то рода деятельности, а просто для того, чтобы покупатели могли знать, что они покупают. Однако, законодатели под влиянием “интеллектуальной собственности” обратили это в схему, дающую стимул для рекламы.

Поскольку эти законы развивались независимо, они различны как в каждой детали, так и в основных предназначениях и методах. Так, если вы узнали что-нибудь об авторском праве, с вашей стороны было бы мудрым полагать, что в патентном праве это по-другому. Вы редко ошибетесь!

Люди часто говорят “интеллектуальная собственность”, когда в действительности подразумевают более широкое или узкое понятие. Например, богатые страны часто налагают несправедливые законы на бедные страны, чтобы выжать из них деньги. Некоторые из этих законов — законы “интеллектуальной собственности”, другие — нет; тем не менее, противники этой практики часто вешают этот ярлык, потому что они привыкли к нему. Употребляя его, они неверно выражают природу вопроса. Было бы лучше употреблять точный термин, такой, как “законодательная колонизация”, который схватывает суть дела.

Этот термин запутывает не только простых людей. Даже профессоров-юристов, преподающих эти законы, заманивает и совращает соблазнительность термина “интеллектуальная собственность”, и они делают общие утверждения, которые противоречат известным им фактам. Например, один профессор написал в 2006 году:

В отличие от своих последователей, работающих в ВОИС, у создателей конституции США было принципиальное антимонополистское отношение к интеллектуальной собственности. Они знали, что права, возможно, необходимы, но… они связали руки конгрессу, ограничив его власть многочисленными мерами.

Это утверждение относится к статье 1, разделу 8, параграфу 8 Конституции США, где говорится об авторском и патентном праве. Этот параграф, однако, не имеет никакого отношения к законам о товарных знаках и другим законам. Термин “интеллектуальная собственность” привел профессора к ложному обобщению.

Термин “интеллектуальная собственность” ведет также к упрощенному мышлению. Он заставляет людей сосредоточиться на жидкой общности формы, которая есть у этих разношерстных законов (что они создают искусственные привилегии определенным сторонам), и пренебрегать деталями, формирующими их суть: особыми ограничениями, которые каждый закон налагает на общество, и вытекающими следствиями. Это упрощенное сосредоточение на форме поощряет “экономический” подход ко всем этим вопросам.

Экономика действует здесь, как это часто бывает, как аппарат непроверенных допущений. Это допущения о ценностях, например, что объем производства имеет значение, а свобода и образ жизни — нет, и допущения о фактах, большей частью ложные, например, что авторские права на музыку поддерживают музыкантов, или что патенты на лекарства поддерживают исследования, спасающие жизнь.

Другая проблема — что на фоне широких масштабов “интеллектуальной собственности” частные вопросы, поднимаемые различными законами, становятся почти неразличимы. Эти вопросы возникают из особенностей каждого закона — в точности из того, что термин “интеллектуальная собственность” призывает игнорировать. К примеру, один из вопросов, связанных с авторским правом,— следует ли допускать обмен музыкой. Патентное право не имеет к этому никакого отношения. Патентное право поднимает такие вопросы, как следует ли позволять бедным странам производить препараты, спасающие жизнь, и продавать их дешево, чтобы спасти жизни. Авторское право не имеет никакого отношения к таким предметам.

Ни тот, ни другой вопрос не является по природе чисто экономическим, но их неэкономические аспекты очень несходны; применять поверхностное экономическое сверхобобщение как отправную точку для рассуждений — значит игнорировать различия. Сваливание того и другого права в котелок “интеллектуальной собственности”, затрудняет ясность мышления о каждом из них.

В результате всякое мнение о “предмете интеллектуальной собственности” и всякие обобщения насчет этого якобы понятия почти наверняка глупы. Если вы думаете, что эти права — единое целое, вам придется выбирать свои мнения из набора размашистых сверхобобщений, среди которых нет ничего толкового.

Если вы хотите ясно мыслить о вопросах, поднимаемых патентами, авторским правом, товарными знаками или другими объектами права, первым делом забудьте о мысли свалить их вместе и обращайтесь с ними, как с отдельными темами. Затем отбросьте узкие воззрения и упрощенную картину, которую предполагает термин “интеллектуальная собственность”. Рассматривайте каждый из этих предметов отдельно, во всей его полноте, и у вас будет шанс обдумать их как следует.

И когда дойдет до реформы ВОИС, кроме прочего, давайте призовем поменять ее название.